Великий лес (журнальный вариант) - Страница 39

Если в ее теле скрывалась какая-то тайна, то этой тайной было внутреннее сопротивление, которое появлялось внизу живота вместе с чувством страха перед болью, вместе с ощущением отвращения и гадливости. Она не верила, чтобы это могло у нее пройти, ведь в ней навсегда останется память о том, что произошло с ней когда-то в лесу, и о том, что она пережила с мужем. Рослое, гладкое, цветущее тело стало только каким-то убежищем для ее страха и ее памяти. Поэтому она заплела косу и, закутав свое тело в халат, пересела на стул возле швейной машинки.

Но Вероника, однако, не смогла сосредоточиться на новом пододеяльнике, который шила для Хорста Соботы. Она бросила шитье и подошла к окну, которое выходило на лес и дорогу. И тогда, ведомая какой-то непонятной силой, потихоньку спустилась по лестнице.

В ее ноздри ударил запах комнаты Марына. Она почувствовала застарелый, но приятный Запах дыма каких-то дорогих сигарет. Это странно, что на людях Марын курил только какие попало сигареты, а в своей комнате – дорогие, заграничные.

Спустя минуту она различила запах ланолинового крема для бритья, которым всегда пользовался Марын. Никогда до сих пор этот запах не казался ей таким острым и заметным.

Она подошла к шкафу и из-под небрежно свернутых в клубок двух грязных сорочек вынула фотографии, которые показывала Хорсту. Сорочки Марына пахли мужским потом – немного кисло, хотя и приятно. Так же пахла фотография Будрыса, потому что она лежала между рубашками.

Долго и внимательно она всматривалась в разбитое лицо тракториста, в сгустки крови на лбу и у рта. Смотрела и смотрела, поддерживая в себе чувство мстительного удовольствия. Она прикрыла глаза и представила, как в один прекрасный день увидит так же разбитые лица Вздренги, Тархоньского, Кулеши.

И когда она представляла это, неожиданно почувствовала тепло внизу живота. А потом ощутила то, чего до сих пор не знала, – мучительную жажду раскрыть свои недра и наполнить их. Левой рукой она взяла фотографию Будрыса и приблизила ее к глазам, а правую опустила на жесткий от волос низ живота. Ощущение тепла все сильнее охватывало ее тело, наплывая снизу к груди и шее. Еще ниже, между ног, она сунула руку и ощутила легкое наслаждение, а потом какое-то нежное облегчение. Тогда она застыдилась и торопливо положила снимок между грязных рубашек.

В этот день Вероника больше не спускалась вниз. Если Марын вообще вернулся на ночь, ужин он сделал себе сам или ему приготовил Хорст. То же самое было с завтраком. А когда она наконец появилась внизу, увидела, что Марын стирает в ванной свои зеленые рубашки.

– Ты видела, что он делает? Он стирает свои рубашки, – с упреком шепнул старик.

– Я сказала, что не буду ему служанкой, – пожала она плечами.

– Знаю. Поэтому я должен раздобыть для него женщину. Он понятия не имеет, как стирать рубашки.

– Пусть привезет свою жену...

– У него нет жены, – возразил Хорст.

Когда Вероника представила себе, что она могла бы стирать рубашки Марына и снова почувствовать кислый запах пота, то сильно забеспокоилась. Она не могла понять этого, но ощущала в себе это беспокойство, и оно ее раздражало. «Меня злит, что Хорст заботится о нем, как о любовнице», – подумала она, когда Марын закончил стирку и начал развешивать мокрые рубашки на веревке между курятником и сараем. Собота поспешил за ним и вынес из сарая лежак – тот, который когда-то купил для Вероники. Он расставил его недалеко от курятника, чтобы Марын, загорая, мог смотреть на пса. Впрочем, день был очень солнечный, сильно пах лес, еще сильнее пахли водоросли на берегу озера.

Вероника вымылась, оделась в платье с большим декольте и без рукавов. «Я ему докажу, что его нахальные взгляды мне безразличны, я презираю их, как и его самого», – решила она.

Раздетый до пояса Марын лежал на лежаке. Из-под прикрытых век он наблюдал за псом, который с утра беспокойно крутился за загородкой. Вероника видела нагих и полуобнаженных мужчин – у старого Хорста тело было исхудавшее и кожа высохшая. Кулеша весь зарос волосами. Грудь, плечи, даже спина были покрыты черным пухом – и это тоже казалось Веронике противным. Обнаженный торс Марына выглядел иначе. Его тело было гладким, как у женщины, только на груди росло немного светлых волос. «Голый, как змея», – подумала она. И была удивлена, что бывают мужчины, не поросшие волосами, как звери. У Кулеши она видела под кожей толстые веревки мышц, его мужская сила пугала ее, потому что много раз она чувствовала ее, когда он входил в нее с причиняющей боль мощью. У Марына она не заметила ничего такого – он казался худым и слабым, как маленький мальчик. А ведь это он изуродовал огромного, как колода, Будрыса. Значит, в нем должна была быть сила, незаметная глазу. Ее, наверное, почуял Хорст Собота и поэтому верил, что Марын сможет победить лес. Разве сможет она, Вероника, увидеть источник этой силы? Долго, стоя у кухонного окна, она не могла оторвать глаз от рук Марына, расслабленно покоящихся на коленях. Это были тоже словно бы женские руки – нежные, узкие, худые, с длинными пальцами. «Чем он занимался всю свою жизнь, если у него такие руки?» – задумывалась она. И была почти уверена в том, что на лежанке греется на солнце не человек, а удивительное чудовище, похожее на человека.

Хорст Собота все время топтался вокруг Марына, озабоченный его раной. Повязка на руке выглядела грязной, местами пропиталась гноем.

– Рана не заживает, потому что нож, который ее сделал, был, наверное, отравлен трупным ядом, – услышала она через окно голос Хорста.

– Заживет, – сказал Марын, словно бы заботливость старика его раздражала. В кухню вошел Хорст и с упреком обратился к Веронике: