Великий лес (журнальный вариант) - Страница 41

В кухне Юзеф Марын взял кастрюльку с кашей и шкварками, вышел во двор, нашел старую миску, которая когда-то служила кормушкой для уток. Положил несколько горстей каши, потом вынес хлыст из конюшни и, держа в левой руке миску, а в правой хлыст, осторожно открыл дверцу в сетке, ограждающей курятник. Он вошел в ограду и, нагнувшись, стукнул миской о землю. Тогда из курятника выбежал пес, хотел броситься на Марына, но почуял запах еды. Он приостановился и начал медленно подходить к миске. Хвост у него был поджат, уши прижаты, из горла вылетало тихое рычание. Он, однако, приблизился к миске и начал жадно есть. Это длилось недолго, потому что еды было немного, голода он не утолил, скорее почувствовал еще больший голод. Тем временем Марын с пустой миской в руке сделал шаг назад, к приоткрытой дверце. И тогда пес с громким рычанием, вылетающим из открытой пасти, хотел прыгнуть на Марына, но на его спину обрушился сильный удар. Потом хлыст свистнул еще раз и еще, пока пес, скуля, не удрал в курятник.

Марын вышел за ограждение, переложил еду из кастрюльки в миску, на этот раз больше, . чем в первый раз. Он смело вошел в ограду и стукнул миской о землю. В правой руке он держал хлыст, левая была занята миской.

Пес выглянул из курятника. Он смотрел на миску, на хлыст, на Марына. Это длилось долго – так долго, что Веронике, которая наблюдала за всем этим через кухонное окно, захотелось кричать, потому что ей казалось, что это она получила все эти удары. А потом она увидела, как пес прижался к земле и медленно, молча начал подползать к Марыну и миске. Полз он страшно медленно, наконец добрался до еды и, все так же распластанный от страха, Стал жадно есть. Когда пес вылизал миску дочиста и Марын сделал движение рукой, словно бы хотел ударить его хлыстом, пес удрал в курятник. В кастрюльке оставалось еще много каши со шкварками, но Марын унес ее в кухню, где Хорст встретил его взглядом, полным восхищения.

– Это было отвратительно, – сказала Вероника.

– Правильно, – согласился Марын. Хорст потер руки.

– Как ты думаешь, Юзва, сделаешь ты из него послушного пса?

– Это уже послушный пес, – ответил Марын. Хорст вышел во двор, приблизился к сетке и ударил в нее ладонью. Пес выскочил из курятника и, злобно рыча, прыгнул на сетку передними лапами. А потом вышел Марын с миской в руке, и, как только пес его увидел, лапы съехали с сетки, зверь отошел на два шага и выжидающе смотрел, медленно виляя хвостом. Тогда Марын вернулся в кухню, снова наполнил миску и понес ее псу. Без малейшего страха он открыл дверцу и поставил миску на землю. Пес, все виляя хвостом и прижав уши, подошел к миске, а Марын закрыл за собой дверцу.

– Он тебя уже любит, – заявил Хорст.

– Завтра утром, когда я попробую забрать пустую миску, он может броситься на меня. Но это будет последняя попытка сохранить достоинство. Этот остаток из него выбьет мой кнут.

После полудня Марын, как обычно, поехал в лес. Вероника сняла с веревки высохшие зеленые рубашки и выгладила их. Почему она это сделала? Она не знала, а скорее не хотела знать. Только когда с выглаженными рубашками она вошла в комнату Марына и открыла шкаф, чтобы положить их на полку, то поняла, что просто ей стыдно было прокрадываться сюда, как воровке. Она пришла с рубашками и могла снова посмотреть на фотографии, которые лежали на полке.

На этот раз она подробно рассмотрела фотографию человека, который прямо в объектив фотоаппарата целился из своего ружья, а на втором снимке он, уже без ружья, лежал на земле с лицом, искаженным страданием. Да, это, кажется, был тот третий мужчина, который в молодняках, когда она была почти без чувств от водки, лег на нее после Будрыса и Карася и надевал ее, как на колышек, искривляя лицо с таким самым выражением, как на снимке, сделанном Марыном. Только тогда это была гримаса наслаждения, а здесь – страдания и боли.

И снова она взяла эту фотографию в левую руку и приблизила к глазам, а правой задрала платье. Минуту спустя она с удивлением посмотрела на свои пальцы, покрытые влажной росой. Она поднесла их к лицу, и впервые в жизни запах собственного тела наполнил ее желанием. Она была так ошеломлена этим, что, как пьяная, вышла во двор. «У меня есть какая-то тайна, и поэтому я не такая, как все», – подумала она.

За воротами стоял Хорст Собота, а возле него на своем мотоцикле сидел Кароль Стемборек.

– Видите, пан Собота, эти оструганные колышки возле вашего дома и сада? Завтра рано утром сюда приедет землеустроитель и отведет место под лесопилку. День и ночь тут будет визжать пилорама, а ветер понесет опилки на ваши фруктовые деревья. Продайте дом, пока не поздно.

Хорст Собота повернулся и, как слепой, не заметив Веронику, беззвучно шевеля беззубым ртом, пошел в сарай. А Кароль Стемборек, удобно усевшись на мотоцикле, радостно кричал ему вслед:

– Здесь будет лесопилка... лесопилка... лесопилка.

Стемборек поднял на лоб мотоциклетные очки, и Вероника видела его глаза – широко открытые и полные огромного счастья. Стемборек чувствовал, что стал плохим человеком. По другую сторону дороги темной стеной стоял лес, который наверняка теперь его полюбит.

– Лесопилка... лесопилка... – кричал Стемборек.

Вероника побежала за Хорстом. Старик вошел в сарай, снял крышку с гроба и начал в него залезать.

– Хорст! Хорст! Что ты делаешь? – закричала она, хватая его за плечи.

– Отойди, женщина, иначе я тебя ударю. Отойди, говорю тебе, и дай мне умереть. Марын может победить лес, но он не победит лесопилку. Уйди, женщина, и дай мне умереть.

Он говорил тихо, но так решительно, что она отпустила его руку. Он же наконец залез в гроб, вытянулся в нем и, сложив руки на груди, закрыл глаза. Он выглядел как умерший, и это лишило Веронику сил. Словно во сне, она вышла из сарая и подошла к воротам, за которыми уже не было Стемборека. Однако она увидела ошкуренные желтые колышки, лежащие за забором на дне старого карьера. Ее охватил страх, потому что она почти поверила, что Собота умер. Стояла у ворот и смотрела на дорогу – беспомощная и перепуганная. Только когда ее пронизала дрожь от вечернего холода, поняла, что ждет возвращения Марына. И, хотя она его ненавидит, тем не менее ждет его возвращения, потому что только он может помочь.